Падение
Мой единственный собеседник – диктофон. Такие использовали журналисты где-то в конце прошлого века для интервью. Старый, в общем.
Я даже не верила, что в современном мире до сих решают проблемы таким способом. 2020 год – достаточно публично обличить человека и его жизнь будет закончена. Каково же моё удивление, когда я сижу в каком-то разрушенном складе без окон, а все мои украшения, деньги, дорогие шмотки – со мной? Более, чем сильное. Но обо всем по-порядку.
Началось все это не вчера. Не год и даже не три назад. И начиналось просто замечательно: молодая и амбициозная, категорически нравственная и честная. Немного жесткая, честолюбивая и целеустремленная. Я не любила слабаков и полу-меры. Так я начинала свой путь в политике. Я грезила о переменах. Совсем юной я попала в общественные организации, оттуда в молодежную политику и далее по социальному лифту. Неизменно вверх.
Мне все это давалось легко, я помню до сих пор: я была хорошим дипломатом, умела ясно мыслить, анализировать ситуацию и находить подходящий выход, нужные меры. Я была крайне убедительной, эффективной и ненавидела отступать. Если вы хотя бы раз строили карьеру в жизни, вы представляете, какая это действенная смесь, если добавить туда обаяния и таланта руководить.
Я не хвастаюсь, не думайте. Всю жизнь мне твердили «друзья», что мне просто очень везет. Что все получается само собой, даже если я не стараюсь. Что ж, может быть, они были правы, но делала я, все-таки, очень многое. Хотя обычные люди об этом не догадывались.
В молодости я любила медийность и не упускала возможности засветиться, стать лицом какой-нибудь акции или организации. Я делала себе имя. Создавала бренд.
Первой моей значимой победой была руководящая должность в региональном управленческом аппарате. Полная решимости, я начала менять все. Весь уклад, вычислять коррупционеров, пересмотрела бюджет и готова была перекроить саму систему. Тогда я столкнулась с первым крупным провалом. Я была не замужем, без детей и полностью погруженная в управление, в работу. Я обожала жить одна ровно до одной минуты.
Домой я всегда возвращалась поздно, а одним вечером, как только я вышла из такси, меня окликнули – в следующую минуту на голове возник непроницаемый текстильный пакет, на шее его завязали веревкой.
Меня схватили за руки и усадили в какую-то машину. Было страшно кричать и вырываться, было страшно даже дышать. Из разговора я выяснила одно: либо я прекращаю свои изменения, поубавляю амбиции и строю карьеру дальше на предложенных условиях, либо больше никогда не увижу света.
Паника не позволяла запомнить точные фразы, но суть была прозрачнее некуда. Из машины меня вытолкнули все еще в мешком на голове, так что когда я развязала узел на шее дрожащими руками, улица была пуста. В квартире меня поджидало письмо, ясно повторяющее послание, которое я уже слышала. Была лишь одна разница: моей жизни в письме не угрожали, а вот родителям, брату и любимому племяннику – да.
На конверте не было ни одного отпечатка, бумага самая обычная, а текст распечатан. Стандартная краска, никакой зацепки. Тогда моя воля впервые дрогнула. Конечно, сдалась я не сразу, но политика и постоянная борьба выматывают и оставляют лишь пустоту, даже когда пытаешься что-то исправить. И даже когда получается. Я начинала выгорать, а социальная несправедливость стала вызывать не сожаление, а все больше какую-то отчаянную злость.
Пыл перемен я поумерила, но мне все еще периодически угрожали: с улыбками на лице и любезным тоном на совещаниях с вышестоящими органами. Скрыто.
В очередной раз я была на грани и готова сдаться полностью. Даже мое честолюбие было не в силах продолжать. В критический момент мне поступило предложение – сделка. Так я обменяла свой покой и безопасность близких людей на принципы. Так это произошло в первый раз. Так я получила свое первое «вознаграждение».
Сначала очень мучала совесть и жажда справедливости. С каждым разом «благодарности» были больше, а ставки выше и, постепенно мучения прекратились. Я была вновь готова строить карьеру. Без принципов, сковывающих полномочия, это делать куда проще.
Я сделала себя серым кардиналом: медийность прекратилась, я ушла в политическую тень. Моя власть росла, но народ не знал обо мне ничего, пока я взбиралась на самый верх пищевой цепи. Теперь уже мои родители с баснословной суммой на счету прогуливались по улочкам старой Европы, брат эмигрировал, а единственный ребенок, кому было место в моем сердце – племянник, читал гражданское право раньше, чем книги Жуля Верна.
Я сделала все, что могла и даже больше, чтобы взобраться наверх. Абсолютно все. Я не выбирала способы и полностью потеряла умение сожалеть. Я отомстила тем, кто пугал меня в начале пути. Я убрала множество конкурентов не менее эффектными способами.
Теперь, из-за глупого решения прогуляться без охраны я сижу наедине с диктофоном. В дорогих шмотках, украшениях и с деньгами. В помещении без окон. С глухими бетонными стенами. И я жива еще только потому, что должна была рассказать эту историю лично. Потому что должна ответить: сейчас, сидя здесь, жалею ли я о том, что отреклась от своих принципиальных суждений молодости? Жалею ли я…Да, я жалею. Но вернуться к ним я не могу, и никто не может. Все мы только жалеем.
Запись окончена. Диктофон издает три протяжных сигнала и в пустом помещении воцаряется тишина.
